Автопортрет Рувима Залмановича Фрумака из корпоративной коллекции ОАО «Белгазпромбанк» представляет собой квинтэссенцию всей образно-пластической системы творчества художника, открывая в нём сторонника подчеркнутой живописности и большой дар колориста, приверженца классических мотивов и импульсивного импровизатора, стремящегося к формальной свободе в рамках фигуративного отражения действительности. К сожалению, точное время создания полотна не известно, исследователям ещё предстоит уточнять его. Однако не возникает сомнения, что картина была написана в поздний период творчества Рувима Фрумака, став неким фокусом преломления всей проблематики бытия, вершиной самосознания и мироощущения художника. Синтез времени, личности и творчества обрели в «Автопортрете» завершенную пластическую форму.

На полотне предстаёт образ зрелого человека, изображённого по пояс на нейтральном фоне без какого-либо обозначения предметно-пространственной среды. Плотный и массивный корпус тела изображён в боковом развороте, кисть левой руки едва намечена большим высветленным розовым пятном, голова повернута к зрителю, на которого из-под полуприкрытых век устремлён внимательный, изучающий взгляд художника. Розово-красное, в морщинах, лицо активно выхвачено светом, написано пастозно и мощно, словно вылеплено из глины. При всей внешней статичности и неподвижности, состоянии внутреннего молчания, в лице, во взгляде, в динамике мазка ощущается прицельная цепкость мастера, напряженность мысли и эмоциональный напор.

В произведении нет ни капли самолюбования или самовосхваления, как нет и намёка на творческую профессию и артистический склад характера. Но есть драма и боль пережитой войны: Фрумак был командиром подразделения на Ленинградском фронте, имел высокие боевые награды. Есть ощущение многих лет напряженной работы и мучительных творческих поисков; мудрость зрелого человека и наивность ребенка; внутренняя неуспокоенность и желание понять ещё что-то чрезвычайно важное.

Сложная гамма чувств и переживаний находит свое отражение в формальных цвето-пластических характеристиках произведения. Импульсивный, легко воспламеняющийся и даже взрывчатый характер натуры художника подчеркивается колоритом работы. В его основе – контрастное соотношение холодной полынно-зелёной гаммы фона картины и красного цвета собственно автопортрета. Красного, данного во всём богатстве составляющих его оттенков, от тёмно-вишнёвого, через карминный кровавый и холодный-кумачовый к еле подцвеченному бледно-розовому. В то же время в этой красочной яркости нет ничего декоративного и надуманно эффектного. Красный цвет сохраняет своё благородство и глубину, несет потенциальную смысловую нагрузку, заставляя задумываться о горении духа и жертвенности, драматизме бытия и непоколебимости устремлений. Колористическая выразительность ещё более усиливается фактурой, достигаемой густотой красочного слоя, экспрессивной лепкой объёмов мастихином, умножением и повторением слоев. Ткань изображения становится пластичной и подвижной, объём изображения строится точно найденными цветовыми отношениями.

И вот перед нами мастер со своим художническим кредо. Одержимый и напористый в работе, последовательный в целях. Русский искусствовед Лев Мочалов пишет о Рувиме Фрумаке: «был прямодушен, не гнался за почестями, за денежными заказами. Руководствовался не соображениями рассудка, а чутьем и интуицией. Жил искусством. Увлеченно спорил о нём, горячился, сталкиваясь с обывательскими представлениями о живописи. Ссорясь, не разговаривал по полгода… Таким рисуется образ художника для людей, знавших его в последний и, может быть, лучший период жизни, когда он работал особенно интенсивно и самозабвенно».

Автопортрет из коллекции банка принадлежит как раз к позднему периоду творчества Рувима Фрумака, который волею судьбы стал «творческой молодостью» художника. Когда в его искусстве осуществился в некотором роде сплав традиций реалистической ленинградской школы живописи, к которой Фрумак принадлежал, с пластическими открытиями искусства авангарда, что позволяет говорить о произведениях художника конца 1960-х – 1970-х годов как о ярком примере существования в советском искусстве особого, «третьего» пути, пролегавшего между социалистическим реализмом и авангардом.