Владимир Цеслер: римэйк «Проекта века» сейчас невозможен19.05.2014

Источник: БанкNOTE

Одним из «гвоздей программы» выставки «Десять веков искусства Беларуси» является «Проект века. 12 из ХХ» Владимира Цеслера и Сергея Войченко, в котором двенадцать самых значимых художников XX века были представлены в виде яиц. Проект белорусских дизайнеров экспонировался в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина в Москве, в Музее Людвига при Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге, на Венецианской биеннале и на других престижных площадках. На выставке представлена еще одна работа Владимира Цеслера – это афиша с текстурой среза векового дуба, которая украшает собой официальный каталог выставки и его электронную версию.

Владимир Цеслер в беседе с корреспондентом «Банк.NOTE» рассказал о том, можно ли сейчас повторить «проект века», в каком направлении эволюционирует искусство, а также объяснил, почему он плохо понимает современного зрителя.

СПРАВКА «Банк.NOTE»

Владимир Яковлевич Цеслер родился 30 апреля 1951 года в Слуцке. Окончил в 1980 году отделение дизайна Белорусского государственного театрально-художественного института в Минске (теперь Белорусская государственная академия искусств). Основные направления работы — плакат, живопись, графика, скульптура, промышленный дизайн, оформление книг, реклама.

С 1978 года совместно работал с Сергеем Войченко (1955-2004). Международную известность тандем приобрел прежде всего в области плаката (более 30 наград международных конкурсов и биеннале). Широкую известность приобрел «Проект века. 12 из ХХ» В. Цеслера и С. Войченко, в котором двенадцать самых значимых художников XX века были представлены в виде яиц.

 

«Сегодня есть попытки современного искусства что-то переосмыслить, но идет не переосмысление, а уничтожение»

– На выставке «Десять веков искусства Беларуси» вы представлены известной совместной работой с Сергеем Войченко – Проект века "Двенадцать из ХХ". Это, можно сказать, была визитная карточка вашего тандема. Ей уже 15 лет, и интересно узнать, как вы воспринимаете её сейчас? Как, по-вашему, она вписывается в общий контекст выставки?

– Этого я не знаю. Если взять двух разных авторов, они уже не вписываются в общий контекст. Даже порой, когда проходит выставка одного художника, то его две картины даже не вписываются. По большому счету, нужно делать выставку одной работы. Но уже есть такая традиция: чем больше работ разных авторов, тем больше это напоминает салон, но таковы правила. Перед участием в выставке есть какой-то трепет, переживания, но когда она заканчивается, в душе ничего не остается. Потому что если жить работой без остатка, это же можно с ума сойти.

– Внутри все выгорает?

– Ну конечно. Нужно перебрасываться на другое. Тем более эта работа была эпохальная в плане технологий. И время было такое, денег не было, заводы стояли…

– Каждое яйцо уникально.

– Причем все делали «на коленке».

По мнению Владимира Цеслера, «Проект века. 12 из XX» сейчас повторить уже невозможно

– А ваши эстетические приоритеты изменились за это время? Если бы сейчас вы делали посвящение каким-либо артистам, художникам прошедшего века или нашего времени, кто бы это был? Появились бы новые имена в этой коллекции?

– Мне кажется, наш век (да и прошлый) отмечен тем, что это время пародий. Это римейки, пересказы того, что уже было. Сегодня есть попытки современного искусства что-то переосмыслить, но идет не переосмысление, а уничтожение. Есть общеизвестная истина: чтобы заявить о себе как авторе, не обязательно иметь талант, достаточно обгадить то, что было раньше. Чем более нагло ты орешь, тем вернее тебя услышат. Зачастую сегодня двух художников даже нельзя сравнивать. Это как Китай и пустыня на другой планете. Ничего общего. Более того, они могут даже не говорить между собой и не найти общей темы.

– Вы имеете в виду современных художников?

– Да. Сегодня каждый выражает себя как хочет. Чтобы стать художником, достаточно задекларировать это. И совершенно необязательно что-то уметь делать. Хорошо это или нет – время покажет.

– Но разрушение прошлого – это только одна сторона медали. Другая – созидание нового. И художник должен быть талантлив, чтобы, разрушив старое, создать что-то новое. Поэтому интересно, какие сейчас есть художники, которые созидают что-то новое? Вы говорите с кем-нибудь на общем языке, находитесь на одной волне? Поменялись ли великие имена, которые вы отразили в «Проекте века»?

– Не поменялись. Я отслеживаю все, что происходит в современном искусстве. И это имеет либо технократические корни, то есть уход от искусства в сторону техники, либо, например, мы отражаем брутальность города или что-то в этом духе… Я пока сдержанно отношусь к подобным проявлениям. Причем я говорю о мировом искусстве. Или вы имеете в виду белорусское?

– Я имею в виду прежде всего мировое, но о белорусском тоже хотелось бы узнать!

– По-прежнему есть художники, которые пытаются сделать открытия в абстрактной живописи. Почему бы и нет? Можно всю жизнь раскрашивать холст одной краской с разной интенсивностью мазка. Как Рерих: Гималаи до обеда, после обеда… Это вопрос скорее к искусствоведам, я не занимался глубоким анализом происходящего сегодня. Но есть некие работы, которые меня трогают, но меня как художника подкупает виртуозная «сделанность», придуманность. Выясняется, что сегодня это совершенно не имеет значения, и мастерство утрачивает свой смысл и значение.

– Это мировая тенденция?

– Конечно. Я не имею в виду только живопись, а говорю и про музыку тоже. Исчезают музыканты-виртуозы. Я в юности мог восторгаться гитаристами, от Джимми Хендрикса до Ван Халена. Сейчас никто так не играет, никому это не нужно.

– Сейчас делают ставку прежде всего на высокие технологии.

– Не такие уж они и высокие. Да, бал правит технократия. Но она позволяет простому человеку взять и как-то себя отразить, что, в принципе, и неплохо. У молодых людей, насколько я замечаю, сегодня нет каких-то икон. В наше время в их роли были рок-музыканты и художники. У них этого нет. Человек может знать группу с Автозавода, это его кумиры, и все. Никто не смотрит широко. Идет тенденция ко всеобщему упрощению. Хотя есть люди, которые полагаются на свою профессиональность и компьютерное программирование, знание программных технологий. Раньше люди были широко образованы, если сравнивать с сегодняшним днем. Например, если вы разговаривали с инженером, то было не так уж удивительно выяснить, что он вполне разбирается и в балете, и в оперной музыке. Сегодня мы становимся похожи на Запад, получаем узконаправленное образование, и более того, я слышал, что в университетах на Западе есть предметы, которые, если ты не хочешь, то можешь вообще не учить. Меньше всего хочется анализировать – но таковы мои искренние ощущения.

 

«Беларусь – это дерево: и замки всегда деревянные были, и дома. Это жизнь от начала до креста и гроба – все дерево»

Афиша выставки «Десять веков искусства Беларуси», автором которой является Владимир Цеслер, а также печатный и электронный каталоги к ней

– Владимир Яковлевич, как появилась и была реализована идея плаката к выставке «Десять веков искусства Беларуси»? Что собой символизирует срез векового дерева? Какой смысл вкладывали в этот образ вы?

– Мне кажется, такие вещи объяснять не стоит. Яснее, чем плакат, ничего нет. Это в живописи есть свои коды… А здесь показан срез, и все. Беларусь – это дерево: и замки всегда деревянные были, и дома. Это жизнь от начала до креста и гроба – все дерево. Оно всегда окружает нас. Если в Армении было бы уместно использовать образ камня, у нас – дерево.

– Хотелось бы услышать от вас несколько слов о выставке «Десять веков искусства Беларуси». Быть может, вы отметите какие-либо работы, представленные там, или же их авторов?

– Безусловно, эта выставка интересна. Она решает непосильную задачу отразить то, что было в нашей истории. Тем более многое утрачено, и собрать такую коллекцию воедино довольно сложно. Правда, я плохо понимаю, что именно нравится нашему зрителю. Чаще всего из предложенных работ он выбирает худшее. Если сделать опрос в фокус-группе, они всегда выберут самую беспомощную работу.

– Вы действительно так думаете?

– Я убежден! В основном так и происходит. Только несколько думающих людей вдруг иногда могут что-то открыть. Способность открывать в себе и видеть сегодня означает то же, что и быть художником. Редко когда ты «зеркалишь» человека и видишь понимание. Есть люди, которые ходят на выставки просто потому, что у них ничего другого нет в жизни. Что они оттуда выносят, я не знаю. Но спрашивать о том, нужна ли подобная выставка или нет, не имеет смысла. Вопрос так даже не стоит. Даже если это нужно троим, значит, это надо делать. Потому что можем троих потерять.

 

«Есть люди, которые мне интересны – например, китайцы плодотворно работают…»

– Могли бы вы назвать несколько имен белорусских либо зарубежных художников (или назовем их шире, артистов), творчество которых лично вам симпатично?

– Нет, не могу. Сложно сказать. Мне что-то нравится, но может быть и так, что я кого-то считаю современным художником, а ему уже 90 лет и вообще, он умер. Это ситуация, когда человек живет, опережая время. Или наоборот, живущий сегодня человек является старпером и купается в себе, в позавчерашнем дне. И делает это мастеровито. И бы очень сильно поостерегся называть определенные имена: во-первых, это же процесс исследования (надо сесть и поработать), во-вторых, назвать одного и не назвать другого я не имею права. Безусловно, есть люди, которые мне интересны – например, китайцы плодотворно работают.

– Интересно узнать о ваших творческих планах: над чем работаете сейчас, в каких экспозициях примете участие в ближайшее время, где ценители вашего таланта смогут увидеть ваши работы?

– Не стоит громко говорить о ценителях и почитателях таланта, их не так много. Как правило, я их всех знаю. Когда человек что-то создает, он создает это для кого-то воображаемого, кого он, повторю это слово, «зеркалит». У такого человека должна быть определенная литературная база, музыкальные приоритеты и образованность в целом. Не видя этого человека, я работаю для него. Потом выясняется, что это интересно еще кому-то. Так что я совершенно не представляю себе этого зрителя, и с какого-то времени я не ставлю никаких высоких планок, потому что это невозможно выполнить. Недавно я был в Вильнюсе и увидел уровень их галерей. Мы не то, что отстали, мы даже еще не на верном пути. Казалось бы, это не Париж, а всего лишь Вильнюс, но государственный подход такого уровня впечатляет. У нас даже близко нет ничего подобного. Причем нельзя путать салон, где все продается, и арт-галерею.

 

«Думаешь не о проектах, а о том, как мастерскую оплатить»

– Наш уровень оставляет желать лучшего?

– Во всем, в том числе и по оборудованию. Когда отдаешь работу на выставку, есть серьезный мандраж. Я это делаю с неохотой, потому что за сохранность вряд ли кто-то ответит. Помню, как была выставка на Expo – люди подходили, брали их в руки… Никто не охранял. Я сидел рядом и молча наблюдал – у меня добавилось седых волос. На следующее утро мы приехали, я их собрал и увез, потому что это был кошмар. Так что выставка – это такая вещь, которую хочется отложить подальше и меньше всего там присутствовать. Ведь сейчас век интернета, и даже если ты создал что-то, ты легко можешь показать это онлайн. И это выходит дешевле, чем дорогостоящие выставочные проекты. Думаешь ведь не о проектах, а о том, как мастерскую оплатить, ее стоимость уже такая, что серьезно сравниваешь с ценами во Франции – и сложно наверняка сказать, где дешевле.

– Получается, с одной стороны, высокое искусство, а с другой – проза жизни.

– Более того, не то, что проза жизни: приходится и с домоуправлением месяцами ругаться, и ты, оказывается, ничего не имеешь права сделать, и за отопление тебе счет выставляют как за целый завод… Короче, бытовуха. Был бы я состоятельным человеком, купил бы себе помещение и работал, чтобы не зависеть ни от кого. Не считайте меня таким уж скептиком, но просто поймите, это мало кому нужно сегодня. Мастерскую могут выкупить, и ты ничего не сделаешь. Время такое.

 

«Я в день делаю иногда до пяти работ. И я их не классифицирую — важно это или нет»

– Расскажите, в какой конкретно области вы работаете сегодня?

– Я в день делаю иногда до пяти работ. И я их не классифицирую: это важно или нет. Я в равной мере отдаю себя работе над безделушкой либо дизайном маек. Что же до классических работ, тут надо зарабатывать деньги на какой-то халтуре и вкладывать их, тогда, возможно, и получится какой-то проект. Но это бывает крайне редко. Сегодня невозможен такой крупный проект, как «яйца». Уже другие цены, и такой проект никогда в жизни не поднять. Если только не получить европейский грант, хотя сейчас это вряд ли возможно. Как студент, занимаешься клаузурами (это быстрое решение какой-то проблемы, мысли на бумаге в виде пятен и линий, чисто субъективное восприятие мира в данный момент; упражнение служит для развития воображения, образного мышления, фантазии и композиционных способностей – прим. ред.), но ведь художник без этого не может.

– То есть, римэйк «Проекта века» невозможен? Или его продолжение?

– Да нет, придумать такое – да ради бога. Такие проекты есть, но сделать их я не смогу по той же причине. Еще в Пушкинском музее была известный искусствовед Марина Бессонова, она буквально ходила вокруг нас. Она ждала, что появится жирная точка для двадцатого века, и вдруг она ее увидела. Говорила: мне так жалко, что это не в России произошло. Русские такие, ничего не умеют, но всех учат жить. А здесь, говорила она, все придумано и сделано идеально, как по технологии НАСА. Ее это просто потрясло.

Павел КАНАШ