В творчестве Льва Самойловича Бакста жанр пейзажа никогда не занимал такого большого и значимого места, как, например, портрет, книжная графика или театральная живопись. Пейзажных работ у художника сравнительно немного и, как правило, это небольшие по размерам и камерные по образному строю быстрые этюды, сделанные в технике акварели или масляной живописи. Однако лучшие пейзажи Льва Бакста характеризуются проникновенным чувством природы, искренним восхищением её красотой, умением выразить её своеобразие и преходящее, изменчивое состояние, как, например, «Пейзаж с кипарисами» из корпоративной коллекции ОАО «Белгазпромбанк».

Произведение было создано художником во время поездки в Грецию – страну его грёз. Глубоко увлечённый культурой Древней Греции, Бакст всесторонне изучал её: прекрасно знал античные мифы, эпос и литературу, архитектуру, изобразительное искусство, керамику и  вазопись; он тщательно знакомился с материалами раскопок Генриха Шлимана в Трое, Тиринфе, Микенах, и Артура Эванса – на острове Крит. О путешествии в Грецию он мечтал на протяжении нескольких лет, ожидая от поездки особого вдохновения, творческого подъёма. Так, например, в письме к невесте, Любови Гриценко, датированном мартом 1903 года, художник пишет: «Греция? Думаю об ней с надеждою… Жду там откровений для себя».

Наконец, в 1907, мечта Бакста осуществилась: он отправился в Грецию, и притом не один, а вместе с единомышленником, близким другом ещё со времён учёбы в Академии художеств, живописцем Валентином Серовым. Маршрут художников лежал через Киев, Одессу и Константинополь в Афины, Дельфы, Патрас, Кандию, Олимпию, Микены, на острова Крит и Корфу. Впоследствии Бакст очень образно опишет это путешествие в очерке «Серов и я в Греции. Дорожные записи», опубликованном берлинским издательством «Слово» в 1923 году отдельной книгой с обложкой автора. Это не воспоминания, где четко изложены в хронологической последовательности происходящие события. Это и не описание Греции, увиденной глазами двух художников. Это книга впечатлений – ярких точек, врезавшихся в память на всю жизнь.

Так, например, Бакст рассказывает, как при посещении музея в Олимпии ему неудержимо захотелось залезть на фронтон храма Зевса. «Валентин, мы одни, сторож вяжет чулок; он знает, что мы художники – ему не до нас. Влезем на площадку фронтона – мне страшно хочется пройтись рукою по мраморам, – какие плечи у Ниобы, какие груди… Серов… согласился! Мы… выработали план и, точно два веселых гимназиста, принялись за немедленное выполнение; придвинули табуреты к фронтону, укрепленному в расстоянии двух метров от пола; Серов помог мне первому взобраться на площадку, а сам, по уговору, скрипя на цыпочках, пошел ближе к выходу следить за сторожем…». Пойманные с поличным, сорокалетние проказники отделались взяткой музейному служителю.

«Нам хотелось всего возможно античного – поближе к Гомеру», – вспоминал Бакст. Однако наряду с колоннадами храмов Акрополя, Львиными вратами в Микенах, деталями фронтона храма Зевса в Олимпии и многими другими памятниками искусства древней цивилизации, в альбомах художников предстают виды современной им Греции, кипящей жизнью, наполненной яркими красками, экзотическими звуками, пряными ароматами. Морские просторы, бухты, заливы, горные хребты, оливковые и лавровые рощи, холмистые, заросшие кипарисами дáли в восприятии Льва Бакста были неотделимы от образов Греции античной. «Нам всё казалось мило и так похоже на то, что тут же, вероятно, творилось три тысячи лет тому назад», – пояснял художник.

Жаром горячего полуденного майского солнца наполнен «Пейзаж с кипарисами»; яркий солнечный свет обесцвечивает коричнево-красные стены домов, наливает синевой тени, сообщает произведению настроение покойной неги, истомы и созерцательности. Словно время замерло, и нет ни прошлого, ни будущего, все – в настоящем прекрасном мгновении, навсегда остановленном художником.

Чёткими непрерывными линиями Бакст запечатлевает плавные волнообразные контуры далёких гор – безмолвных свидетелей рождения и упадка цивилизаций. Стремительными, короткими, отрывистыми фиолетовыми, синими, зелёными мазками, местами переходящими в мельчайший зигзагообразный узор, которые нанесены поверх светло-сиреневых пятен-заливок, он моделирует сливающиеся в плотную массу густые заросли деревьев на холмах. Заострённые и тонкие, динамично устремлённые к небу копья кипарисов, словно разрывающие, протыкающие это растительное море насквозь, придают произведению удивительную живость и особую образность.

Смелое кадрирование изображения, когда нижний край работы обрезает деревья первого плана на уровне верхушек, акцентирует высокую точку зрения художника, в греческой поездке часто писавшего виды, открывающиеся с балконов гостиниц, усиливает эффект широты, бескрайнего пространства пейзажа.

Греческое путешествие длилось недолго – около месяца, но оно наложило отпечаток на дальнейшее творчество и Льва Бакста, и Валентина Серова, вдохновив художников на создание многих, прославивших их произведений.